Нормальная элитарная автократия

Евгений Ихлов бурно отреагировал на мои последние выступления с критикой идеи авторитарной модернизации и легковерия либералов, надеющихся на возвращение путинского режима к некоей нормальности. Ихлов упрекает меня в манихействе и подсознательном стремлении к "нарастанию ада". И дальше он рассуждает о том, что даже самый отвратительный режим, решивший поиграть в "оттепель" чисто для разводки лохов, может не заметить, как он проскочит некую точку невозврата, за которой начинается необратимая горбачевская перестройка.

При всем своем манихействе, я тоже не хочу увидеть залитую кровью Москву. И это мое нежелание сильнее жгучего желания увидеть Путина в железной клетке. И если бы появился шанс на то, что путинизм тихо сдуется до коррумпированного, но не агрессивного буржуазно-олигархического режима средней паршивости, этим шансом следовало бы воспользоваться. Такая историческая слякоть на десятилетия для меня отвратительна, но все же она предпочтительнее радикальной смены элиты ценой большой крови.

Главная причина, по которой я к такой перспективе отношусь скептически, заключается вовсе не в том, что лично Путин имеет глубокие, выстраданные фашистские убеждения и принципы. При всех своих фашистских убеждениях он относится к категории "рациональных негодяев", он вполне прагматичен и позволяет себе далеко не все, что соответствовало бы его идеалу. Но, как я писал еще в 2012 году, он фактически лишен свободы маневра в сторону "восстановления норм законности". Лишен, как это ни парадоксально, потому, что его авторитарный режим до сих остается одним из самых мягких и либеральных авторитарных режимов, известных истории.

От классического тоталитаризма даже в его самом вегетарианском – брежневском варианте путинский режим отличает принципиальная, я бы даже сказал – системообразующая вещь. В СССР вплоть до 1987 года любая оппозиционная, протестная активность, даже чисто словесная, считалась уголовно наказуемой. Политзаключенных по сравнению со сталинским временем было несравнимо меньше, потому что крайне малочисленна была оппозиция. Но процент оппозиционных активистов, так или иначе прошедших через репрессии, был чрезвычайно высок.

Путинский режим криминализует оппозиционно-протестную активность лишь частично, отдельные ее формы. Это в значительной степени нейтрализует оппозицию, но оставляет ей достаточное легальное пространство для сравнительно комфортного, хотя и неопасного для власти существования. Сегодняшние репрессии часто подлее и отвратительнее позднесоветских. После смерти Сталина в СССР практически не было сфальсифицированных политических обвинений. Политическим не "шили" уголовку. Почти. Сейчас это норма. И тем не менее, путинские репрессии носят очень избирательный, точечный характер. Процент подвергшихся им оппозиционных активистов гораздо ниже, чем при "совке". А политические убийства, за которыми явно просматривается рука власти – вообще товар штучный. В любой "банановой республике" их на порядок больше.

При этом за последние годы в РФ отстроена юридическая база для гораздо более массовых репрессий. По тем же многочисленным "законам Яровой" при желании можно было бы бросить в тюрьмы сотни публицистов, продолжающих писать и говорить то, что они думают о пакте Молотова-Риббентропа или о государственной принадлежности Крыма. Однако случаи "привлечения" по этим законам единичны, случаев реальных посадок и того меньше. Напугать такими репрессиями можно разве что новый российский "средний класс". В любом обществе с более развитой гражданственностью они вызвали бы не страх, а злой смех.

Но Кремль не торопится задействовать на полные обороты созданный им механизм. И явно сдерживает своих рвущихся с поводка цепных псов. Репрессивно-запретительная составляющая путинского режима носит лишь вспомогательный характер по отношению к другим, более важным его составляющим. Каркас же режима – это манипулирование избирательной и судебной системами с широким использованием прямых фальсификаций, а также контроль над теле-радиоэфиром и основными печатными изданиями. Вот это и позволяет Кремлю жестко регулировать допуск на политическую арену и в информационное пространство тех или иных игроков.

При всем своем богатом воображении, я не могу себе представить, чтобы Кремль добровольно, а не под угрозой вплотную надвинувшегося краха, пошел на демонтаж этой машины манипуляций. Она – его кровное. То, что позволяет Кремлю осуществлять широкомасштабную архаизацию сознания российского общества. Вытравлять из него внушенные еще лицемерным "совком" чисто западные гражданские представления о том, что правящая элита должна быть "слугами народа" (наемными менеджерами). Что народ может и должен спросить со своих наемных слуг, откуда у них дорогие часы, роскошные дворцы и навороченные яхты. Вся эта машина манипуляций нужна, чтобы внедрять в народное сознание "новые" представления о том, что самая естественная форма отношений между властью и обществом – это как при Грозном.

Я не считаю народ российский невинной жертвой манипуляций со стороны захвативших власть мерзавцев. Если кремляди удалось так легко, практически без сопротивления, разбудить в народе архаику, значит он был к этому предрасположен. Но это лишь подтверждает мой тезис, невыносимый для праволиберального слуха: все модернизационные успехи всех авторитарных модернизаций неполны, непрочны и обратимы.

Евгений Ихлов пишет, что до 20 годов XX века во всем мире была возможна только авторитарная модернизация, а в России и сейчас возможна только она. Мне это напомнило рассуждения видного российского фашиста Максима Калашникова о том, что увлечение правами человека – это мимолетный зигзаг в развитии, историческое недоразумение. А так, люди веками жили, не стесняясь казнить своих политических оппонентов и вводить государственные религии.

Безраздельное господство авторитарных форм власти действительно характерно для доиндустриального, аграрно-ремесленного общества. Эта эпоха закончилась с переходом к крупному машинному промышленному производству. На этом исчерпали себя все авторитарные модернизации. Потому что они меняли лишь технологии, но консервировали архаичные социальные отношения. Преодоление архаики в социальных отношениях – это эмансипация личности, это появление и расширение ограничений и запретов на то, что один человек может делать с другим человеком. А это и есть преодоление авторитаризма.

Свой лимит на незавершенные авторитарные модернизации Россия давно исчерпала. Давно оплатила сторицей все исторические счета за них. Не единожды. Кровью. Между тем праволиберальная публика продолжает жить мечтой о том, как "продвинутая" элита будет принуждать модернизироваться традиционалистское большинство. Потому и страдает импотенцией ее оппозиция путинизму. Она с тоской вспоминает то время, когда путинская власть "вместе с элитами – экономической, интеллектуальной, творческой – противостояли дремучему и дикому народу". И ей всерьез мерещится, что "вся либеральная общественность, интеллигенция, все думающие люди 1990-х, перейдя в следующее десятилетие, автоматически стали элитой путинской эры".

Не надо говорить за всех. Как будто и не было тех, кто протестовал против чеченской бойни. Но что Ксении Анатольевне Собчак до чеченской бойни, грязной, неэстетичной, негламурной. И невдомек ей, что именно игры в "элитарную автократию" широко открыли двери торжеству принципа неподсудности власти, так ярко воплотившемуся в памятнике царю-чикотиле в Орле. Нет, для нее поздний путинизм плох лишь тем, что вместо опоры на элиты он якобы стал опираться на плебс и дал ему волю.

Правые либералы не собираются демонтировать путинскую машину манипуляций. Они хотят ее лишь перенастроить, чтобы она заработала в их пользу. Возвращение путинского режима к нормальности для них – это всего лишь имуннитетная грамота тонкому слою предпринимателей от наездов силовиков. Чем это принципиально изменит режим? Ах да, передовое учение неолиберализма гласит, что если сегодня дать чисто феодальную привилегию бизнесу, через несколько поколений в обществе выработается представление о том, что заключенных в тюрьмах нельзя бить.

Вот только могут ли такие концепции вдохновить тех, кто сегодня становится жертвой полицейского беспредела? Кроме того, я глубоко убежден, что длительное сосуществование человечества с ядерным оружием невозможно в принципе. У человечества нет ста лет на решение этой проблемы. А без ликвидации путинского режима эту проблему быстрее не решить.