Денацификация зла: русские без имперских галлюцинаций. Часть 1

"Зло, когда мы находимся в его власти, ощущается не как зло, а как необходимость или даже долг".
Симона Вейль, "Тяжесть и благодать", c.102

В своей предыдущей статье (2 часть), названной "Конфедерация Московия" мы подробно описали институциональные механизмы распада России на несколько различно устроенных государств, что на наш взгляд является императивом для исполнения западной цивилизацией, если только этот самый Запад не захвачен вялотекущим стокгольмским синдромом по отношению к ядерной угрозе, этому безоткатному орудию кремлевской батареи по созданию глобальных страхов.

Мы считаем, что одним из условий устойчивости созданных государственных образований и их последующего процветания будут: лишение современной РФ ядерного оружия и других видов ОМП, денацификация, разнообразные механизмы люстрации и, как следствие всех этих изменений – ускоренный этногенез русских. В этой статье мы остановимся на теоретическом обосновании очевидных и успешно опробованных механизмов внешнего управления – денацификации и люстрациях, которые потребны, пригодны и по неизбежности осуществимы на всей территории РФ, включая Конфедерацию Московия.

Необходимость разоблачения апокалиптической идеологии России

Михаил Эпштейн в книге "Перед концом истории: грани русского апокалипсиса" деконструирует российскую имперскую идеологию, и ссылается на Николая Бердяева, одним из первых отметившего, что русские сплетают апокалипсис и нигилизм в символ веры, освящающий разрушение как очищение. Эта ядовитая смесь государственного православия, национализма и ядерной эсхатологии отвергает западные ценности – закон, демократию, права человека – и насаждает мировоззрение, согласно которому всеобщее уничтожение – это божественное провидение. Русская православная церковь, подчинённая государству, поддерживает этнофилетизм, или предпочтение национальных (племенных) интересов общецерковным – ересь, осуждённую еще в 1872 году, но используемую для оправдания агрессии, например, войны России в Украине, представленной Кремлем как "десатанизация". Эпштейн в своем анализе ссылается на философа Александра Дугина, считающего геноцид метафизическим идеалом, и писателя Владимира Шарова, чьи романы изображают массовые убийства как спасение.

Современный философ Славой Жижек предупреждает, что эта идеология, движимая "фантазиями" Дугина о русском "третьем пути", – не просто риторика, а "страшная материальная сила", толкающая Россию к "новой версии нацизма". Собор Вооружённых сил, освящённый в 2020 году с куполами в форме ракет и сюртуком Гитлера как реликвией, воплощает это извращение, перекликаясь с Великим инквизитором Достоевского, где церковь строит новый Вавилон. Благословляя ракеты "Сатана" в Саровском ядерном центре, построенном на месте скита, эта идеология угрожает глобальной стабильности и существованию России. Ракетная атака на кафедральный факультет русской филологии в Киеве символизирует самоубийственное нападение на культурные корни России, сродни уничтожению Киевской Руси, колыбели её идентичности. Путинская Россия в этом смысле очень похожа на Иран, где после исламской революции 1978 года установилась система, основанная на эсхатологическом страхе, квазибожественной власти аятолл и подавлении любого инакомыслия. Иранская клерикальная власть легитимизирует насилие как "божественную справедливость", деифицирует ядерную программу, разработка которой сопровождается риторикой мессианской угрозы миру, и, более того, этот кровожадный режим воспринимает как ересь любое проявление оппозиционности, поскольку любая критика считается оскорблением идеи, а не дозволенным в обществе политическим дискурсом.

Идеократия, скрещённая с эсхатологией, требует внешнего сдерживания и культурной детоксикации, иначе она питается собственной жертвенностью. Поэтому процесс денацификации в Конфедерации Московии после распада РФ и необходим, например, для спасения россиян от этого кремлевского апокалиптического бреда. Денацификация не может быть сведена к устранению институций или символов – это, прежде всего, работа со "структурой желания", о которой (вслед за Жаком Лаканом) писал Славой Жижек. Имперская система формирует у человека особый тип влечений: страх перед свободой, зависимость от внешнего авторитета, привычку к коллективной лжи как норме. Антропологический подход, который развил Клиффорд Гирц, помогает увидеть: эта структура вплетена в язык, ритуалы, систему праздников, школьные уроки, и потому реформировать её можно только через целый комплекс взаимосвязанных шагов.

Именно понимание религиозной рамки Эпштейна апокалиптического культа кремлевской власти даёт нам понимание, что реформа должна затрагивать саму семантику веры, языка и символов. Конкретные инструменты – люстрации, пересмотр образовательных программ, реформа медиа, запрет идеологической лексики, деконструкция церковного этнофилетизма – все должно идти в связке, чтобы ломка имперской антропологии не обернулась новым культом.

Но начнем ab ovo.

Первая денацификация в истории человечества

В XX веке денацификацией был назван системный демонтаж тоталитарной фашисткой идеологии, разрушение её инфраструктуры, правовое преследование виновных и переустройство сознания народа.

Но самая первая, великая, архетипическая денацификация произошла не в Европе, а в пустыне, между Исходом и входом в Землю Обетованную. И осуществил её не Нюрнбергский трибунал, не силы союзников и не ООН, а сам Творец. Это была не кара и не месть, а вынужденный отказ от идеи реформируемости народа, внутренне не покинувшего рабство. Тот, кто некогда вывел Израиль из Египта, вынужден был отказаться от мысли, что можно вывести Египет из Израиля без глубинного антропологического сдвига – и тем самым совершил первый в истории акт денацификации, как метафизической замены целого поколения.

Предания мудрецов пустыни говорят: "Я вывел их из Египта, но Египет не вышел из них. Я дал им Скрижали, дал им Закон, дал им судей, дал им храм, и всё равно – не смогли они войти в землю Завета и не из-за греха, а потому что душа их осталась в рабстве".

Народ, вышедший из Египта, получил не только свободу передвижения и разнообразные чудеса, но и полноту институциональной конструкции, напрямую переданной с Синая. Всё то, что в XX веке будет названо "демократическим устройством" или "институтами правопорядка", было вручено евреям в небесной форме – это Скрижали Завета – не как догма, а как живой источник норм и смысла: и разбивший идолов Аарон, и жреческий институт как система духовной вертикали и ответственности, а также система старейшин и судей – как прототип Синедриона, обеспечивающая децентрализованную власть над народом.

Но самое главное – Он дал им Тору (Ветхий Завет) – не как кодекс, а как текст, в который вписаны не только законы, но и память об изгнании, голос пророков, поэтика свободы, ритуал равенства, страх перед поклонением скверной власти, запрет на идолопоклонство, обязанность слушать, спорить, искать истину, и – помнить. Тора не была пошаговой инструкцией или бездушным регламентом, она была основой нового бытия, письменной формой союза между божественным и человеческим, между источником и народом, между будущим и теми, кто согласится в этом будущем жить. Творец дал институты, и начал не с разрушения – а с предложения, то есть не вынес приговор сразу, а попробовал вложить в людей доверие, и Он не был тираном, а предложил сначала союз, обратился к разуму, к совести, к памяти и обещал будущее. И это тогда – не сработало. Не сработало и в России.

Возможна ли реформа по типу 90-х?

После 1991 года Россия, прямо как после Исхода, получила это всё для начала своего нового, постсоветского пути. Были разработаны институты, были даны слова и оконтурился новый язык, была разработана Конституция, были воссозданы суды, появилась совершенно новая пресса, глашатай и гарант свободы, возник примат международного права, появились новые университеты – одним словом, был ведь у РФ шанс! Но этот народ – или, точнее, структура его души, сформированная советским режимом – сам не пожелал идти в сторону свободы, а пожелал заменить горизонт свободы новым истуканом. И как народ в пустыне сначала отлил себе золотого тельца, потому что "Моисей задержался", так и Россия отлила себе в граните Путина – не как человека, а как замещающий Творца образ, как медиума между тревогой и стабильностью, как гаранта, что не придётся думать, выбирать, сомневаться.

Так возник сакральный истукан несвободы, склеенный из православных икон, сталинских монументов, песен офицеров, у которых "сердце под прицелом", генштабов, школьных линеек, казённого языка, рейдов МВД и блокпостов ФСБ.

Это совсем не вера. Мы называем это идолологией, и по сути это антропология истукана, вокруг которого устраивается и пир, и литургия, и вино, и мясо, и гимн. По мнению Кира Джайлса "Путинская Россия – это не система, которую можно реформировать. Это религия, которую можно только преодолеть".

Поэтому растущая часть международного экспертного сообщества приходит к выводу: надежды на внутреннюю трансформацию России после Путина – иллюзия, поскольку нужна дезинтеграция РФ через целенаправленное внешнее воздействие. Нужна деконструкция имперского ядра, поддержка локальных идентичностей, нужны трибуналы, люстрации и перевоспитание, и всё это уже не радикальные идеи, а предмет аналитических докладов.

Всё больше аналитиков считают: единственный шанс для мира и самих россиян – это управляемое разрушение империи с жесткой денацификацией, а не иллюзия очередной модернизации "сверху". Путин не был причиной провала попытки денацификации в 90-х, а скорее стал её симптомом и символом: он не пришёл сам – его позвали россияне, уставшие от горизонта свободы, от неизвестности этого болезненного для них чувства. Как золотой бык, отлитый из обломков надежды, он не захватил власть – он стал её формой, потому что другого языка у страны не осталось. Он – не вождь, а воплощение страха перед свободой выбора, застывшего в теле человека, и потому отказался идти "за Иордан", поскольку знал: там – не его территория, и там нет дворца, там нет мавзолея, там нет телевидения как оружия, но там есть право, разделение властей, автономия, и неведомый народу труд самоуправления. И потому Путин построил новый Египет, и не для того, чтобы вести русских куда-то, а чтобы их задержать, интернировать. Он стал тем, кто не просто отрицает денацификацию – он отрицает её возможность, как угрозу себе, поскольку испугался, что если народ действительно перейдёт в свободу, то Путин исчезнет – потому что фараоны не живут в Земле Завета. Их структура – пыль в климате свободы и правды, их власть невозможна при отсутствии страха, их язык не слышен там, где начинают говорить на своём собственном.

Россия сегодня живёт в пустыне, но это не пустыня очищения, развития, а пустыня задержки и отмены возможностей и самого будущего. Поколение, родившееся в СССР, пережившее его распад, привыкшее к Путину, воспитанное на мифе Победы, согреваемое ложью, замиренное страхом, не смогло перейти Иордан. Не потому, что оно плохое, а потому что оно иначе сформировано и воспитано и просто не знало, как жить без вождя, оно не верило в равенство, оно не понимало принципа разделения властей и боялось всего чужого. А потому до сих пор тоскует по приказу и сталинскому сапогу, и воспринимает право – как слабость, а правду – как атаку на свои, якобы особенные, ценности. Оно не хочет Земли Обетованной, но хочет гарантированной стабильности Египта. Это поколение – как поколение исхода с мечтой о чуде, но без доверия к свободе, когда она чудесным образом предложена, с готовностью слушать, но без желания понять, с памятью о прошлом, но без воображения будущего. Потому денацификация – это не реформа, это глобальный переход, торжество изменений внешнего и внутреннего в обществе.

Иордан не пересекают армии, его пересекают только новые носители желания жить иначе. И пока они не пришли, не родились – всё останется как есть. И это также циклично, как блуждание по пустыне.

Как Путин воспроизвёл фараонову систему, и почему Кремль стал дворцом памяти, а не образом будущего

Если пустыня для евреев была пространством очищения от Египта, то сегодняшняя Россия стала для русских ритуальным возвращением – не в форме, а в содержании, не в декорациях, а в глубинной структуре взаимодействия между властью и народом, между истиной и символом, между памятью и страхом. Путин не изобрёл нового фараона Египта – он лишь воспроизвёл его с пугающей точностью, заново выстроив все механизмы удержания народа в состоянии антропологической несвободы, добровольного плена.

В древнем Египте израильтяне строили города-хранилища – Питом и Раамсес, где, как написано в Торе, они "работали с глиной и кирпичом" не ради будущего, а ради усиления власти фараонов над собой. Их труд был бессмыслен, ритуален, повторяем, – и тем самым разрушал волю. Эти города не были предназначены для жизни, а были фетишами стабильности, каменными монументами страха, укрепляющими образ фараона.

В России XXI века аналогичная логика была воспроизведена буквально: Москва и Петербург стали городами-хранилищами – но не жизни, а памяти: о победе, о страхе, о "величии", о порядке, о власти, о запрете. Все превратилось здесь в хранилища – нефти и газа, которые давно стали оружием зависимости от власти, оружия, используемого не для защиты, а как знаки фараоновой мощи, как ритуальные трофеи в храме страха, хранилища памяти – архивы, перекроенные по идеологическим лекалам без доступа простым смертным, и музеи, где история перестает быть прошлым и становится инструментом закрепления повиновения. Таким хранилищем страха стало и телевидение, которое давно уже не информирует, а прицельно инфицирует людей тревогой, заставляя население искать спасения в культе власти и при ней, рядом с ней.

Кремль как дворец фараона

И если в Египте фараон жил в архитектурной вертикали, где каждый зал был утверждением бессмертия, то в современной России роль такой вертикали исполняет Кремль. Он давно уже не политическая структура, а культовое сооружение. Его башни, его красные стены, его усыпальницы, его звезды – всё в нём говорит о вечности власти и невозможности выхода. Кремль – это не центр управления, а дворец тотемной памяти, в котором прошлое выдается за будущее. А в его основании – мавзолей, пирамида на Красной площади, ритуальное хранилище фараонова тела, В.И.Ленина, заключённого в саркофаг времени, ставшего тотемом бессмертной системы, которая продолжает править из царства мёртвых. Рядом покоится Сталин – словно второй фараон, хоронившийся рядом с первым, а над ними витает культ Победы как национальной литургии.

Путин пока не положен в гроб, но он уже воздвиг себе пирамиду из текстов, гимнов, военных парадов, фильмов, стендов, обычных храмов и капищ ВС РФ, "бессмертных полков" и чугунных бюстов, то есть он давно не человек, а некая роль, заключённая в Кремле, как когда-то фараон был заключён в дворце, из которого говорил голосом богов.

Структура отсутствия мысли как форма власти

В новой России человек управляем не через страх – он управляем, в том числе, через выматывающую бессмысленность, в котором нет ни диалога, ни причины, ни утешения. Утром – новости, днём – обыденность, вечером – парад, а ночью – война (или наоборот, если хотите). И всё это повторяется без конца, поскольку система не требует вдумчивости и доверия, а требует усталости от поиска альтернативы и слепой рабской веры, которая и есть результат. Вот почему денацификация в этом контексте невозможна только лишь через институциональную реформу: это не вопрос слов и должностей – это вопрос структуры желания. Как исход из Египта – было не важно, кто возглавляет караван, а важно было то, что они не хотели идти.

Императив денацификации

Когда на месте РФ возникнут множество государств, процесс денацификации, смоделированный по образцу освобождения от нацистской идеологии в послевоенной Германии, будет критически важен для демонтажа этого апокалиптического империализма. Анализ Эпштейна показывает, что РФ сегодня движима теологией террора, где ядерное уничтожение освящается, как это видно из благословения в 2024 году патриархом Кириллом правления Путина "до скончания века", пониманию войны как милости божией, и утверждению, что Путин это пример христианина, заканчивая недавним освящением РПЦ войны против Украины как христианской ценности.

Политолог Тарас Кузьо утверждает, что российский нарратив о "денацификации", используемый в Украине, является "геноцидной целью искоренения "антироссийства" путём отрицания независимых национальных идентичностей. Такое мышление, коренящееся в мифе о "России как Третьем Риме" и усугублённое православным расколом 2018 года, грозит национальным самоубийством, о чём свидетельствует уничтожение религиозного многообразия на оккупированной Украине, где исчезло более половины общин – православных, католиков и мусульман. Без внешнего вмешательства Конфедерация Московия может стать "центром ада" Дугина, увековечив монументальный акт самоуничтожения.

Опираясь на исторические прецеденты, такие как систематические антинацистские чистки в Германии, дебаасификация в Ираке и постдейтонские трибуналы в Югославии, целенаправленная денацификация сможет освободить от этой идолологии россиян, и будет способствовать построению демократического общества, свободного от эсхатологического фатализма.

Рассмотрим прецеденты из недавнего прошлого.

Слободан Милошевич: от Великой Сербии к международному трибуналу

После распада СФРЮ идея "Великой Сербии" модели Милошевича породила этнические чистки, геноцид в Сребренице и гуманитарную катастрофу на Балканах. И только после Дейтонских соглашений 1995 года и создания Международного трибунала по бывшей Югославии (МТБЮ) началась подлинная трансформация региона. Особенно важно, что МТБЮ осудил не только исполнителей, но и идеологов, включая военных, пропагандистов, даже философов и религиозных деятелей. Люстрации и разделение Югославии на новые государства (Словения, Хорватия, Босния и Герцеговина, Черногория, Северная Македония) не привели к хаосу, а стали основой для региональной стабилизации. Получается, что деимпериализация через международный контроль, юридическую ответственность и локальную субъектность возможна, даже на фоне подавленных прошлых кровавых конфликтов.

Япония после 1945: милитаризм, трансформация и Япония 2.0

После капитуляции Японии в 1945 году США в этой стране реализовали уникальную стратегию, состоявшую из демонтажа императорской идеологии, ликвидации культа Хирохито и роспуска армии и всех силовых структур. Были проведены трибуналы (Токийский процесс), расширенная реформа образования, выпущены новые учебники. С нуля был создана Конституции 1947 года, основанная на отказе от войны как инструмента политики (статья 9). Программа восстановления Японии, названная "Линией Доджа-Шоупа" (аналог плана Маршалла для Европы) была проведена не как милость победителей, а как средство закрепления демократических институтов. Это доказало и показало всему миру, что даже глубоко милитаризованное общество может стать демократическим и экономически процветающим – при условии жёсткой денацификации сверху и осознанного воспитания снизу.