Руссопессимизм: разочарованные конформисты современной России

"В обществе, потерявшем направление, преобладают рассуждения о величии"
Сян Бяо

"Черт знает, что из нас делается. Огорчаемся с зависти, утешаемся ненавистью, мельчаем – хоть в микроскоп нас разглядывай! Чувствуем, что падаем, и сами над собой смеемся... А? Правда? Были времена хуже – подлее не бывало!"
Надежда Хвощинская

От синопессимизма к руссопессимизму

В своем, весьма заметном для внимательного читателя эссе "Синопессимизм, или наркоманы никчемности" китайский медиа антрополог и исследователь Дино Гэ Чжан (Университет Гонконга) диагностирует последствия перехода от экономического роста к стагнации как вымученное недомогание современного Китая, где нереализованные мечты о процветании порождают теперь разочарование, выражающееся в целом наборе паттернов поведения молодежи – инволюции, танпине, гетеропессимизме (Asa Seresin, 2019), и рунологии (рунксуэ, или целая наука "как убежать из Китая"). Заметим, что подобные исследования современного российского общества нам не известны, поэтому рискнем заполнить пробел.

В этой статье мы попробуем разобраться в феномене "руссопессимизма" и в том, как постсоветские мечты о стабильности и процветании разлетелись в прах, столкнувшись с усталостью от войн и агрессий собственной страны, экономической стагнацией и окончательно конфигурировались в ироническую отстраненность, перетекающую в тотальную атомизацию общества, что вполне согласуется с моделью управления РФ кремлевскими.

Сегодня мы находимся в редкой точке бифуркации: война, экономическая стагнация и цифровой фатализм переплелись так плотно, что привычные социологические инструменты уже не фиксируют всей глубины разложения. Российское общество оказалось в положении, когда реальность – это не просто свод событий, а непрерывный процесс отказа от будущего. На Западе о России говорят либо в логике санкций и оборонных стратегий, либо в клише о "вечном имперском синдроме". Но реальный нерв момента – в том, что страна находится в уникальной фазе: пока еще не рухнула, но уже и не живёт.

Мы пишем эту статью не из академического любопытства, а потому что на наших глазах формируется культурно-политический тип, способный пережить любую катастрофу, кроме собственной жизни. Опросы "Левада-центра" и данные "Роскомсвободы" показывают, что общество пытается бороться с системным упадком, используя доступные стратегии выживания – апатию, исход и подчинение, приводящие иногда в прямо-таки рабское состояние (что уже успешно эксплуатирует этнофрик Стерлигов).

В отличие от Китая, руссопессимизм проистекает из тотального неофеодального конформизма, хищничества элит, регионального милитаризма и повсеместного приспособленчества, что соответствует глобальным тенденциям нашего времени – пост-роста, но характеризуется сверхциничным поведением всего населения, что, естественно, подрывает режим изнутри.

Корни разочарования: стагнация и милитаризм

Руссопессимизм (как и кукиш в кармане) глубоко эндемичен для россиян, но его современный извод возник непосредственно из постсоветской травмы. "Шоковая терапия" 1990-х годов привела к олигархическому грабежу страны и ее населения, который, казалось бы, был навеки освящен государством (сегодня понятно, что это не так, в стране идет массовый передел собственности), а опросы "Левада-центра", начиная с 1980-х годов, отслеживали упадок надежды, сменившийся тревогой. Реальные доходы стагнировали после 2014 года, а неравенство, обусловленное вызывающим поведением и демонстративными привычками вынужденного сверхпотребления элит, усиливает недоверие, особенно среди городской молодежи (18% – сторонники либеральной идеи).

Добывающая экономика России – нефть, газ, металлы, удобрения – пока довольно успешно скрывающая этот упадок, – параллельна инволюции, загоняющей граждан в траектории выживания. Региональный милитаризм усугубляет ситуацию: губернаторы и военные группировки ловко прилаживают к своим целям этот системный упадок, а вездесущий Кадыров давно использует свою частную армию и "представителей" в регионах для обеспечения лояльности и сборов боярской ренты, обходя контроль Москвы.

Владислав Иноземцев отмечает невиданное хищничество элиты – взяточничество в Роскосмосе, увеличение дорожного бюджета на 62%, приводящее к заложенному в коррупционные технологии ежегодному появлению выбоин на дорогах, 821-го объекта недвижимости какого-то мэра – что создаёт аналог саботажного застоя, появившегося из подобных настроений, в котором даже квази-элиты и приходящие им на смену контр-элиты с СВО сомневаются в будущем системы Путина.

Техно-фатализм: цифровой доступ без агентности

"Роскомсвобода" сообщает, что 45% городской молодёжи используют VPN для обхода цензуры (а всего таких в РФ более 22%), получая доступ к неотцензурированным новостям через Telegram. В отличие от тотальности "Великого китайского файрвола", российская цифровая тюрьма пока еще проницаема, а цензура порождает техно-фатализм: информация о зверствах русской армии в Украине усиливает отстранённость, запредельный цинизм и пьянство, а не бунт, что опять-таки на руку Кремлю (впрочем, удобно расположившейся сволочи под именем "государство" все на руку – удивительно, но факт). Блокировка или удаление Роскомнадзором 885 тысяч сайтов, обходящих цензуру (апрель 2025 года) и статус "иностранного агента" "Левада-центра" с 2016 года подчёркивают адресность и продуманность репрессий. Этот парадокс, правда без вмешательства, отражает китайский феномен танпинг (бегство от работы, что хорошо понятно русским – Емеля, Илья-Муромец ведь лежали себе на печи), углубляя фаталистическую суть русопессимизма (так и хочется назвать руспеса) как прямого продолжения "вселенской грусти" русских.

Путинский консенсус: архитектура раздробленной лояльности

Современная поддержка режима – это не единая воля, а конгломерат параллельных лояльностей, не соединённых общей целью. "Ястребы" воюют за мифическую империю, "лоялисты" живут на телевизионных подачках, "умеренные" ждут конца войны, а репрессированные либералы – своего шанса на возвращение.

Эта фрагментация выгодна Кремлю: каждый сегмент поддерживает систему ради своих мелких выгод или страхов, но ни один не готов к общему действию. Даже поддержка СВО – не консенсус, а сумма несогласованных мотивов, где страх и цинизм перевешивают идеологию. Такое состояние – не союз, а коллективное одиночество, где каждый готов оправдать систему, но никто не готов за неё умереть.

Да, "СВО" сохраняет 67% поддержки населения (август 2025 г., ВЦИОМ), что меньше 76% ("Левада-центр", сентябрь 2024 года). Однако, 54% выступают за мирные переговоры, что свидетельствует о рассогласовании внутри загадочной русской души, доходящего до конфабуляции или даже диссоциативного расстройства. Общество раскалывается на "ястребов" (24%), лоялистов (34%), умеренных (24%) и репрессированных либералов (18%). Государственное телевидение (60% аудитории) создаёт образ осаждённой крепости, блокируя сочувствие Украине (только 10% россиян испытывают чувство вины за войну Путина). Тем не менее, 47% считают войну пагубной, а 52% ссылаются на человеческие потери, что свидетельствует о растущем беспокойстве.

Негативная солидарность – общее отчаяние по поводу советского единства – порождает иронию в интернете, высмеивая "золотые унитазы Путина", но при этом поддерживая их в реальной жизни, что отражает китайскую субкультуру санг. Как говорится, мы уже и есть колония Китая – ну пусть хоть Китая, а не проклятой Америки.

Бартерная экономика и отчаяние как неофеодальное преодоление трудностей

Экономический упадок возрождает неофеодальную бартерную экономику во многих регионах, например в Хабаровске, где местные жители занимаются натуральным обменом (рыбу на топливо) в условиях дефицита наличных денег. Эпидемии алкоголизма и наркомании свидетельствуют об отчаянии: по данным Министерства здравоохранения, в 2024 году число госпитализаций, связанных с алкоголизмом, выросло на 30%, а число передозировок опиоидами в сельской местности – на 25%, что отражает последствия распространения руссопессимизма. Эти механизмы преодоления трудностей – бартер и злоупотребление психоактивными веществами – параллельно угасают, поскольку граждане адаптируются к системному сбою, не сопротивляясь ему. Впрочем, для ведения войны Кремлю такие буйные и нужны.

Теневая агентность: патриоты Alibaba и партизаны TikTok

Санкции породили "патриотов Alibaba" – молодых предпринимателей, наживающихся на параллельном импорте через Alibaba, обеспечивающих себе средства к существованию и высмеивающих государственную риторику. "Партизаны TikTok" используют военные мемы – читая рэп возле горящих складов, как в видеозаписи взрыва беспилотника в Адлере в августе 2025 года, приведшей к задержаниям несчастных девчонок, – чтобы выразить молчаливое несогласие. Эти действия сродни субкультуре санга в Китае – перенаправляют разочарование в неформальную экономику и цифровое восстание, подрывая режим без явной уличной конфронтации (хотя в Китае недавно полыхнуло прямо на улицах).

Разочарование в армии: фракции "Вагнера" и Кадырова

Мятеж в 2023 году под руководством Евгения Пригожина против государевых вояк Шойгу и Герасимова обнажил трещины в "патриотическом консенсусе". Чеченские силы Кадырова, брошенные на подавление "Вагнера" (пробки на дорогах, не смогли доехать, но очень хотелось повоевать), подчеркивают востребованность регионального военного режима, а "кровная месть" Кадырова против олигарха Керимова в скандале с Wildberries в 2024 году продемонстрировала его независимость. Число самоубийств среди ветеранов "СВО" выросло на 27% в 2024 году, а доверие к военным в обществе упало до 60% ("Левада"), что отражает разочарование в режиме, который прославляет войну, но пренебрегает боевиками, подпитывая цинизм руссопессимизма.

Художественное сопротивление и православное инакомыслие или как протестное искусство предлагает моральный выход

Серия NFT "Прах Путина" группы Pussy Riot (2023) символизирует инакомыслие, критику Путина и одновременно поддержку украинских беженцев. Манифест Надежды Толоконниковой представляет это как отрицание государственных норм, параллельно с гетеропессимизмом. Внутри Русской православной церкви возникает инакомыслие: священники тайно помогают антивоенным беженцам (как в Брянске), несмотря на провоенную позицию коленно-локтевого Кирилла. Протест Анастасии Паршковой в 2022 году у Храма Христа Спасителя с демонстрацией шестой заповеди ("Не убий") служит примером этого морального бунта, несмотря на то, что 79% опрошенных в РФ до сих пор идентифицируют себя как православные.

Низовая взаимопомощь: бунт на коленях

Низовые сети взаимопомощи, часто через Telegram и другие соцсети, тайно поддерживают антивоенных беженцев и инакомыслящих, предоставляя еду, кров и юридическую помощь. Эти сети, как и те люди, что помогали семье Марии Москалёвой после ареста отца за ее антивоенный рисунок, представляют собой "тихое восстание" против репрессий, вторя китайской рунологии, создавая альтернативные системы поддержки, неподконтрольные государству.

Ностальгия поколений: СССР как вурдалак и призрак

Расколы поколений углубляют руссопессимизм. Бэби-бумеры цепляются за мифы о Второй мировой войне, формируя поддержку войны в Украине и потенциал дальнейших вторжений в Казахстан, страны Балтии, Молдову, и далее по списку – в то время как пассивная ностальгия молодёжи – 49% теоретически предпочитают СССР, 63% одобряют Сталина ("Левада", 2023). Всё это служит, скорее всего, средством атомизации и эскапизма. Государство превращает ностальгию в оружие, навязывая имперский китч и одновременно отменяя социальные гарантии, реально работающие в зрелом СССР. Гендерная динамика усиливает этот феномен: молодые мужчины, опасаясь призыва, разделяют гетеропессимизм, в то время как женщины, сталкиваясь с неопределенностью, выбирают социальный минимализм.

Региональные различия и последствия войны

Региональные разногласия только усугубляют руспес. Московские квази-элиты заражены инакомыслием, являясь главными бенефициарами войны (как и всего другого), в то время как сельские жители поддерживают "ястребов". Последствия войны (а уже 47% опрошенных видят причиняемый ей ущерб) – различаются: городские либералы говорят о моральных издержках, сельские лоялисты – об экономических трудностях. В отличие от украинских "тревожных рюкзачков", россияне склоняются к конформизму. Telegram, конечно, поддерживает инакомыслие, но блокировки почти миллиона веб-страниц Роскомнадзором снижают потенциал сопротивления.

Историческая рифма: Пётр I в азиатском зеркале или азиатский авангард империи

Когда Пётр I прорубал "окно в Европу", он сам писал, что "мы – азиаты", признавая, что европейские порядки для России всегда будут лишь одеждой, напяленной на чужое тело. Три века спустя эта формула вернулась в гротескной форме: западные атрибуты – от смартфонов до "парламентских" вывесок – существуют в России как декоративные фасады, за которыми царит восточная модель персональной преданности и сакрального вождизма. Руссопессимизм – это не протест против этой дихотомии, а её тихое принятие, когда страна предпочитает быть азиатской по сути, но пытаться мимикрировать под Европу, пока это выгодно. В этом смысле XXI век стал временем не "окна в Европу", куда Россия лишь выглядывала, а зеркала в Азию, в котором россияне с неожиданным удовольствием узнают себя.

На самом деле, русская история всегда одной ногой работала европейским шенкелем, а другой была в азиатском стремени. Николай Пржевальский, Семёнов-Тян-Шанский, Гумилёв и Рерих по-разному описывали этот двойственный импульс: от геополитической тяги к Индии до почти мистической привязанности к степи и кочевому миру. Сегодня, когда война требует "пушечного мяса", Кремль в очередной раз делает ставку на периферию: буряты, тувинцы, якуты и калмыки оказались на передовой, часто в несоразмерных долях к численности населения в своих регионах. Их присутствие в "СВО" – это не только демографическая статистика, но и символ того, что империя в своём "европейском" кризисе всё глубже опирается на азиатский фундамент, который сам когда-то подчиняла силой. Получается парадокс: центр защищают те, чьи предки были завоёваны им, а теперь взывают к его сохранению ценой собственной крови.

Глобальное эхо и российский тупик: "время отбросов" истории

Руспес сегодня хорошо согласуется с китайским синопессимизмом, японским поколением сатори, корейским поколением "н-по", американским и европейским "Великим смирением" и подавленным КГБ и ФСБ инакомыслием ("перед тем как встать на лавочку надо снять обувь") в Беларуси, однако стагнация России в условиях обладания ядерным оружием без реального общественного консенсуса единства это ее уникальная характеристика, и все это – точное свидетельство своеобразной социодинамики времен пост-роста.

Фальсификация выборов в Беларуси и поколенческая боязнь стагнации в Китае контрастируют с демографическим спадом в России (на 0,5 миллиона людей меньше каждый год). Эту тему надо бы поисследовать отдельно, некоторые продвинутые специалисты давно говорят о населении (или наЧЕЛении) РФ между 94 и 115 миллионами, а остальные – приписанные властями "мертвые души".

В соцсетях люди сетуют на "коррупцию и некомпетентность", восторгаясь попыткой переворота Пригожина, при этом украинцы борются, тогда как россияне подчиняются. Руссопессимизм критикует "суверенную демократию" Путина, предлагая сценарии выживания: размежевание, исход, ирония, и... быстрая смерть на войне. Таким образом, руспес вполне себе вписывается в путинскую модель смертономики и комфортно бытует в наше своеобычное время сплошных негодяев, удачно названное китайским публицистом Ху Венхуем "временем отбросов истории".

Изгнание как бессилие: длинная тень Кремля

Российская диаспора, косящая под форпост инакомыслия, отражает упадок руспеса, поскольку она вся инфильтрована кремлевскими агентами и парализована своей собственной беспомощностью. Кремлевские прокси, например Координационный совет российских соотечественников (КСОРС) и его лидер Елена Брэнсон, обвиняемая в незарегистрированной деятельности в качестве иностранного агента в США (оттуда уже смылась), вовлекают изгнанников в пропаганду и шпионаж, привязывая их к путинскому "русскому миру", демонстрируя старую привязанность Кремля считать всех русскоязычных своими холопами.

Изгнанники распадаются на поколения: старшие эмигранты цепляются за советскую ностальгию, в то время как более молодые эмигранты в Берлине, Лондоне или Тбилиси погружаются в радикальный пессимизм, гоняясь за западными грантами или продолжая работать на компании в РФ и платить там налоги вместо того, чтобы искать приемлемые альтернативы интеграции в западные сообщества (власти в РФ этим озаботились и будут перекрывать возможности заработков релокантам).

Эмигрантские СМИ, (например, "Медуза"), хотя и находятся в изгнании, невольно вторят кремлевским установкам, в то время как оставшиеся в РФ журналисты негодуют по поводу их "безопасных" поучений из-за рубежа.

ФСБ умело эксплуатирует семейные связи, шантажируя эмигрантов, а точечные отравления, например, как случай Елены Костюченко, подчёркивают длинную руку Кремля. В отличие от исторических эмигрантов-белорусов, сегодняшняя русская диаспора лишена первопроходцев, и копирует цинизм времен "застоя" – выпивать в кафе, трепаться со своими, а не мобилизоваться. Такой бесконечный Брайтон (кстати, этот район Нью-Йорка становится все более узбекским и тюркским), но с иной повесткой дня. Связанные с Кремлём эмигранты, например как высланный из США Игорь Кочан, усиливают кремлевские нарративы, эксплуатируя демократические свободы и фактическое бессилие западных демократий выдворить поскорее всю эту шваль в матушку-Россию, где ей и есть законное, намоленное место.

Бессилие диаспоры, вызванное инфильтрацией и страхом перед будущим, усиливает атомизацию россиян за рубежом, гарантируя, что эмигранты остаются лишь заметками на манжетах авторитарного упадка России, а не его противоядием, оставшимися в ловушке системы, от которой они вроде бы убежали, да вот система как раз и не убежала от них.

Фармакон руссопессимизма как часть цирка цинизма

Alibaba Patriots, TikTok Partisans, NFT Pussy Riot, православное диссидентство и сети взаимопомощи подтачивают кремлевскую систему, в то время как мятеж "Вагнера", кадыровские полевые командиры и самоубийства ветеранов свидетельствуют о ее неустойчивости. Данные "Левада-центра" – что 68% русских опасаются репрессий – не указывают на скорое восстание, ведь "медленная революция Путина" варит общество потихоньку, но низовая взаимопомощь и повальное увлечение группами в ТГ и WhatsApp указывает на скрытый протестный потенциал, самоорганизованный по цифровому темплейту.

Как и китайская молодёжь, россияне отказываются от лояльности разлагающейся кремлевской системе. Как фармакон Жака Деррида, руспес – это одновременно и яд, и лекарство, и отличная оптика для нас, издалека смотрящих на дрейфующее в никуда, дичающее российское общество, с дерзкой иронией противостоящее своему устареванию, выпадению из стремительно развивающейся западной цивилизации и неизбежному возврату в кладбищенскую идолологию совка.

Впрочем, русскому народу, давно достигнувшему предела распада человеческой личности, это – что божья благодать, уж так ему все сегодня нравится (57% – максимальное число удовлетворенных своей жизнью за последние 32 года наблюдений, август 2025 года, согласно "Левада-Центру").

Воистину, не было времени подлее, чем вот это комфортное историческое время отбросов и торжествующих прорех на человечестве.